Журналистика и медиарынок

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер

Кауфман Борис

Оценка пользователей: / 5
ПлохоОтлично 

ВСЯ КРЕМЛЕВСКАЯ РАТЬ

После встречи. Гагарин спросил меня, улыбаясь: «Я хоть попал тебе в объектив?» «Попал, попал!»— заорал я, вызвав смех Фурцевой и окружающих.

Неизвестные вожди

В последнее время я увлекся компьютерной фотографией, программой Фотошоп, которая — уверен — открывает в нашем деле фантастические возможности. Подумал, что кое-что интересное уже получилось, и показал несколько работ для пробы своему старому — еще с юношеских лет — другу, теперь известному кинооператору и режиссеру Евгению Мезенцеву.

Женя довольно безразлично повертел их и вдруг сказал:

— Ты занимаешься ерундой! Столько лет снимал в Кремле наших вождей, столько рассказывал интересных историй, собери негативы и напиши книгу «Вся кремлевская рать».

Я, конечно, огорчился, что мои идеи не произвели ожидаемого впечатления, но, покопавшись в архиве, понял: Женя прав.

Большая часть жизни моего поколения прошла под портретами членов Политбюро ЦК КПСС. Чуть ли не с пеленок мы обязаны были знать их в лицо и еще руководителей стран народной демократии — так назывались некоторые сегодняшние члены НАТО.

Отбирая фотографии для будущей книги, решился на эксперимент. Со снимками в руках провел опрос студентов, наиболее «продвинутых», как теперь говорят, молодых людей.

Опрос, может быть, и некорректный с точки зрения социологии, но его результаты меня ошеломили.

О каждом из бывших главных лиц страны я спрашивал человек десять-пятнадцать. О Брежневе слышали только трое: «Кажется, он был президентом. Этого… Советского Союза». «Не, Горбачев был президентом, а Брежнев — босс у коммунистов!»

О Суслове не слышал никто. А ведь много лет секретарь ЦК КПСС, главный идеолог страны, определял, что нам читать, что смотреть, что не пускать на экран…

И Устинова, маршала Советского Союза, министра обороны, никто не знает, и Громыко, министра иностранных дел…

О Косыгине один из спрашиваемых поведал так: «Кажется, экономист. Учитель Явлинского».

Об Андропове четверо — да, слышали: «На Лубянке командовал…» «Начальник ФСБ (!)…» А ведь столькими делами «славен» председатель Комитета государственной безопасности!

При нем выслан в Горький академик А. Сахаров, выдавлены за границу писатели А. Солженицын, В. Войнович, выдающийся виолончелист М. Ростропович, певица Г. Вишневская… Он был и главой государства. Правда, недолго.

Могу понять: секретари ЦК, министры — сколько их было! Но я взял и фотографию Юрия Гагарина. Только четверо из десяти назвали имя.

Правительственные сьемщики

…Я никогда не входил ни в первый круг фотокорреспондентов, снимавших руководителей партии и правительства, ни, пожалуй, даже во второй. Пришел в Агентство печати Новости в двадцать лет.

С восторгом смотрел на живых классиков: Альперт, Озерский, Малышев, Зельма, Петрусов, Тиханов, Штеренберг — какие имена! В АПН работало около пятидесяти фотокорреспондентов, но всего несколько человек имели так называемые «допуски», что означало: данный товарищ прошел проверку КГБ.

Из них был сформирован отряд правительственных, как мы говорили, «съемщиков».

По какому принципу отбирали кандидатов, не знаю, но и меня однажды вызвали в первый отдел и приказали несколько раз расписаться в блокноте под собственной фотографией.

Расписавшись раза три-четыре, приготовился перевернуть страницу, но услышал окрик сотрудницы отдела: «Нельзя, дальше тебя не касается!» К тому времени я уже начал постигать, что значат магические слова «не положено!», однако про себя завопил: почему?!

Что мне не положено знать про самого себя? Увы, содержание блокнота так и осталось для меня тайной. Может, и к лучшему.

Евгений Тиханов, талантливый фотокорреспондент и очень добрый человек, мой учитель (он — автор портрета И. Сталина, разошедшегося в открытках миллионным тиражом и ставшего в те времена каноническим), в сорок девятом был арестован и, в тоске дожидаясь допросов, квартировал в одной из камер Лубянки.

А в Москву в это время прибыл великий кормчий китайского народа Мао Цзэ-дун и тоже в тоске ожидал встречи со Сталиным. Отношения между руководителями, как теперь стало известно, не были безоблачными, и вождь всего передового человечества показывал вождю КНР, кто хозяин, а кто проситель.

Сталин, войдя в кабинет (Мао все еще ждал в приемной), поздоровался с группой фотокорреспондентов и кинооператоров и вдруг повернулся к Поскребышеву: «А где высокий такой, симпатичный фотограф, хорошо фотографирует, кажется, его фамилия Тиханов?»

Евгения Викторовича переодели прямо в машине, вручили изъятую фотоаппаратуру. На съемку он успел, от Лубянки до Кремля три минуты езды.

На хрущевском диване

… Однажды в АПН никого из «допущенных» на месте не оказалось, а вызов был оперативным, и меня послали снимать визит к Хрущеву египетского вице-президента, маршала Амера. Первая съемка в таком высоком кабинете! Первая съемка, которую ждут в агентстве для отправки молний-бильдов.

Человек в приемной, по-хозяйски оглядев фотографов и операторов, сказал начальственным тоном: «Давайте в кабинет, покажу, где Никита Сергеевич будет встречать товарища Амера».

Кабинет Хрущева удивил меня своей обыкновенностью. Огромный письменный стол как бы в углублении, рядом с ним еще одна дверь. Кабинет разделен стенкой. За ней — диван, журнальный столик. На столике газеты, журналы, поверх всех — «Лайф», «Пари матч»…

Эти журналы были недоступны простым смертным, в Ленинской библиотеке их выдавали только по утвержденному в инстанциях списку. И меня понесло за стенку. Присел на диван, открыл журнал…

Очнулся от оглушающе-мертвой тишины, с ужасом сообразив — все ушли в приемную, а я…

За столом сидел, и что-то писал Никита Сергеевич. Я замер. Я не дышал и не шевелился.

Прошли секунды или минуты, Хрущев встал, не глядя в мою сторону, вышел. И тут запустили кинооператоров и фотокорреспондентов. Я смешался с группой, понял: меня не хватились. Пронесло!

Чисто случайно мне удалось занять удачное место. Я стоял рядом с самим Александром Устиновым из «Правды». Известный фотокорреспондент, прошедший войну, мастер первой полосы, он не волновался, а у меня еще дрожали колени.

Влетела стайка шумных египетских фотографов, и, ни секунды не колеблясь, они встали прямо перед нами, все напрочь перекрыв Устинову. Вошел Хрущев и двинулся навстречу Амеру.

И Устинов делает то, что должен был сделать фотокорреспондент, обязанный оперативно представить в газету фотографию: шаг вперед и направо. А у меня в кадре — только его спина. «Провал!» — запаниковал я. Два года стажировки, полтора — штатной работы, и все зря! Выгонят, непременно выгонят.

Никогда бы в дальнейшем, уже приобретя опыт, я не решился на такой отчаянный поступок, но, похоже, в тот момент я себя уже не контролировал.

— Никита Сергеевич! — рванулся вперед. — Я не успел снять ваше рукопожатие, можно еще раз?

Воцарилась мертвая тишина. Но это был мой день — у Хрущева было отличное настроение, он засмеялся и повернулся к египетскому гостю: «Амер, давай еще раз пожмем руки. Фотографы просят». Амеру перевели, он тоже рассмеялся, и повторное рукопожатие состоялось.

А в коридоре началось! Какой-то начальник в черном костюме орал на меня: «Кто такой? Откуда взялся? Из АПН? Почему сопляков посылают?! Сообщить туда немедленно, пусть увольняют к чертовой матери!»

Те пятнадцать минут, что я добирался от Спасской башни до Пушкинской площади, были моей дорогой на Голгофу. Руководство АПН уже знало о том, что случилось, но молчало.

Да лучше бы орали, материли. Тишина — первый признак надвигающегося тайфуна.

Ближе к вечеру меня вызвал ответственный секретарь Б.Я. Пищик: «Рассказывай!» Я честно, подробно все рассказал, утаив только разглядывание журналов. «Выводы сделал?» — «Конечно, больше никогда не буду разговаривать с первыми секретарями». Борис Яковлевич расхохотался.

Потом узнал: когда председателю правления АПН Борису Сергеевичу Буркову доложили о происшествии, он, выяснив у руководительницы нашего отдела Галины Николаевны Плеско, что с фотографией все в порядке, бильды разосланы во все арабские страны, тоже развеселился: «Сообщите протокольщикам, что Кауфман строго наказан, а парня не трогайте!»

Под столом Фурцевой

Мои странные «отношения» с большими начальниками начались с самой первой аккредитации — на II Московском международном кинофестивале.

Все шло нормально, пока не стало известно, что в Министерстве культуры встречаются Джина Лоллобриджида и Юрий Гагарин. Попался на глаза Плеско я.

— Немедленно в министерство! Главное событие фестиваля! Не привезешь фотографию, пеняй на себя!

Конечно, я опоздал. Зал был забит до отказа. За столом президиума сидели Гагарин, министр культуры Фурцева, еще какие-то люди, а за перпендикулярно стоящим столиком — Джина, лицом к Гагарину, ко мне — спиной. Ну нет кадра, хоть плач, хоть ори.

И я решился — полез под стол и начал продвигаться, задевая ноги сидящих. Ноги протестовали, одна даже лягнула меня, но мне было все равно. Добрался до женских ног, и вдруг их обладательница, почувствовав постороннее под столом, приподняла скатерть и ошеломленно спросила:

«Мальчик, ты что делаешь? Как ты попал туда?» Фурцева! Не знаю, что было в моем шепоте или в лице, когда я объяснял, что мне обязательно надо снять встречу, а сзади ничего не видно. Екатерина Алексеевна, золотой человек, рассмеялась и сказала: «Вылезай».

Я попал на идеальную точку, и был на ней один! После встречи. Гагарин спросил меня, улыбаясь: «Я хоть попал тебе в объектив?» «Попал, попал!»— заорал я, вызвав смех Фурцевой и окружающих.

Фотография на следующий день была опубликована в «Правде». Люди моего поколения понимают, что значило попасть на страницы органа ЦК КПСС!

Вот уж поистине «случайность — это запасной фонд Господа Бога».

Медведев над Горбачевым

А бывали и неслучайности, как фотография «Горбачев за час до избрания президентом». Избирали его во вторник, а в среду выходят наши «Московские новости».

Понедельник, вечер. Главный редактор Егор Яковлев вызывает ведущего номера, своего молодого заместителя Виктора Лошака (теперь главный редактор «Огонька») и меня: «Что будет на первой полосе? Не придумал? Плохо!

Если не работает мысль, воспользуйся законом: сорок минут смотри на пустую стенку, на сороковой появится идея!»

Что придумаешь? Съезд народных депутатов уже третий по счету. Все, что можно, давно отснято со всех точек.

Наконец идея «нарисовалась». Решили снять в дверях входящего Горбачева. Нашли идеальную точку съемки — ложу для иностранных гостей. И сразу возникли «но»: вдруг кто-то перекроет кадр, вдруг охрана не пустит в ложу…

«Рискнем? — спросил у Виктора.— Провалюсь — возьмем фото в ТАССе или в АПН, Егор, правда, в пыль разотрет». Лошак ни секунды не колебался: «Рискнем!»

В зале я быстро договорился с комендантом, и он приказал Грише N., из «девятки», 9-го управления КГБ, пропустить меня в ложу. Надо отдать должное, ребята из «девятки» были нормальными людьми. Четко исполняли свои обязанности, но формальностями не досаждали, понимали нас.

Командовал ими, как говорили, майор В.В. Курносов, профессионал, превосходно разбиравшийся в тонкостях нашей работы. С ним у меня сложились непростые отношения.

Каюсь, виноват в них целиком был я, случалось, осеняла вдруг какая-то идея, и я нарушал правила игры. Валентин Васильевич всегда разбирался на месте, умел прощать, ни разу не сдал меня моему начальству.

Когда я попал в ложу, то с ужасом понял: ошибся в выборе оптики! Надо было тащить неподъемный 600-миллиметровый объектив, а я взял только 300-й.

Спас Юра Абрамочкин, мой товарищ из АПН. Он взял то, что нужно. Долго примеривался, но понял — риск велик. Я-то мог рисковать (за спиной — ТАСС и АПН), а Юра обязан был снимать наверняка. И он ушел в зал, отдав мне свой объектив.

Дальше все сложилось идеально. Михаил Сергеевич в нужную секунду показался в дверях, и перед ним никого не было. Я успел нажать на спуск только один раз, и бегом в редакцию.

Нависшую над Горбачевым фигуру генерала В. Медведева, его телохранителя, увидел только в негативе, испугался: вдруг Егор не поставит на первую полосу — с точки зрения тогдашней идеологии, кадр-то сомнительный.

Но Егор не колебался: ставьте на первую! А влететь ему — влетело.

Газета вышла. Когда я приехал во Дворец съездов, первый кого встретил, был тот самый Григорий из «девятки».

«Видел, видел», — прошипел он. «Попало тебе?» — мгновенно понял я. «Мне нет, я приказ коменданта выполнил. А ты дуй из зала, Плеханов бегает, тебя ищет. Лишат тебя, парень, аккредитации!»

Плеханов — генерал-лейтенант, большой начальник в КГБ. Дня три я не появлялся на съезде, аккредитации не лишили, все успокоилось.

С Гришей связано еще одно происшествие. Андрей Павлович Кириленко, член Политбюро ЦК КПСС, одно время второй человек в партии, ушел в отставку, но остался членом Президиума Верховного Совета.

Очередная сессия. Перерыв. Депутаты прогуливаются по Георгиевскому залу, я направляюсь к выходу.

В дверях — Гриша, а навстречу мне — Кириленко, согнутый, с палочкой старичок. Я вежливо уступаю ему дорогу, здороваюсь.

Кириленко поворачивается: «Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Кауфман»! Я онемел «Он, что, знает меня?»— спросил у Гриши.

«Да они всех вас знают! Каждое утро газеты раскрывают и смотрят, как кто из них выглядит. Вот Смирнов сегодня хорошо снял. М-м-м … Гурарий плохо, надо бы его главному позвонить», — передразнил кого-то Григорий.

Леониду Ильичу стало плохо

…А вот одна из представленных здесь фотографий так и не была опубликована, а в ней сразу две сенсации. 7 ноября 1981 года.

Снег с дождем — Леониду Ильичу стало плохо. И впервые телохранитель генсека (тогда полковник Медведев) появился на мавзолее. Окончился парад.

Перед началом демонстрации двое моих коллег и я, продрогнув, заскочили в ГУМ, где продавали горячий грог. Согрелись. Вышли и обомлели — пустая Красная площадь!

Оказавшийся рядом лейтенант милиции ехидно заметил: «Пропили демонстрацию?»

Но, видя ужас на наших лицах, смилостивился — да отменили ее, ребята, из-за плохой погоды. Но отменили вовсе не из-за погоды, а из-за плохого состояния лидера страны.

Тройка на мавзолее

…По Москве ходили слухи о разногласиях Бориса Ельцина и Михаила Горбачева. На демонстрации 7 ноября среди прочих сюжетов я снял троицу на трибуне: Ельцин смотрит в одну сторону, Горбачев — в другую, а между ними — растерянный Лукьянов.

Конечно, я не собирался иллюстрировать слухи, просто поймал мизансцену. Дежурный по номеру посмотрел, пробурчал: «Наслушался разговоров!» — но дал добро.

Ельцин и Горбачев никак не отреагировали на снимок, а Лукьянов предъявил Яковлеву претензии.


Борис КАУФМАН.

«Журналистика и медиарынок», № 1, 2009.






 

ЖУРНАЛИСТИКА И МЕДИАРЫНОК: НАШИ АВТОРЫ

Алексей Белянчев, газета «Вечерняя Москва»
Мы, не сговариваясь, вдруг подумали: если газетный читатель средней и старшей возрастной категории (еженедельник как раз для нее, а молодежь, бытует мнение, больших объемов не читает) в письмах все время просит дать «почитать что-то серьезное», почему бы не разыграть материал на восьми полосах, снабдив его «плоскими», но теледокументальными приемами. Так родился новый жанр – «газетный фильм».