Журналистика и медиарынок

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Оценка пользователей: / 33
ПлохоОтлично 

Искусственно приглушенные голоса


В Колонном зале Дома Союзов, где проходит наш съезд, многое и многих хоронили.
Но мы собрались не для похорон журналистики, а для того, чтобы способствовать ее возрождению


Уже достаточно долго средства массовой информации живут и действуют в принципиально новых условиях по сравнению с теми, которые были в СССР. Накоплен опыт. Можно говорить о реальной практике. Даже о тенденциях. Анализировать, обобщать и делать какие-то выводы — возможно, все же предварительные. Накопились и вопросы. Относительно места журналистики в обществе, взаимоотношений с властью и реального положения в самих СМИ.

Можно ли считать какие-то крайне негативные явления современной российской действительности, которые вызывают массовое недовольство, результатом деятельности журналистики и журналистов?

В КАКОЙ МЕРЕ ПОВИННА САМА ЖУРНАЛИСТИКА в том, какой она предстает сегодня перед российским обществом?

Или: что с нее спрашивать, если она, как была в советском прошлом, так и продолжает оставаться игрушкой в руках власти, эдакой говорящей куклой, которая может произнести лишь то, что заложено в нее? Но и тогда, если вспомнить, журналистика время от времени вдруг теряла свою безликость и обретала живой голос, ясный ум и твердую память, насыщая общество раздумьями, сомнениями и надеждами, предвестниками грядущих перемен.

А что же сейчас? Кто программирует работу СМИ, если, конечно, это происходит в действительности?

Понятно, что подобные вопросы не возникали бы, если бы у современной журналистики была устойчивая репутация свободной и неподкупной. Если бы уважение к ней в обществе нарастало. И не оставался бы неизменно актуальным вопрос о формуле доверия, который поднимается на всех без исключениях форумах, организуемых Союзом журналистов России.

Не могу молчать, сказал классик нашей литературы. И он не молчал. Он говорил — это было гражданским подвигом с его стороны.

Журналистика же просто не имеет права молчать — в силу своей природы. Она обязана говорить. Ей противопоказаны замкнутость и молчаливость. Она обязана всегда быть на виду. Не шептаться по углам, а публично, громко и членораздельно излагать свое мнение. Причем, обо всем, чем реально живет общество. Обязана — это ее долг, ее функция.

Печать, телевидение — не трибуна Гайд-парка, где ораторам в принципе все равно слышат их или нет. Они могут бросать слова в пространство и при отсутствии внешней реакции. Журналистика обязана быть услышанной. И отвечать не только за каждое сказанное ей слово, но и за каждое несказанное, произнести которое, причем своевременно, было необходимо. В таком случае ее молчание — не золото, а свидетельство неисполнения своих прямых обязанностей.

Есть определенный набор качеств и требований, которым она должна отвечать, чтобы соответствовать своему предназначению, чтобы оставаться журналистикой. Есть и обязательный «перечень» требований к журналисту, чтобы быть и оставаться журналистом, не перерождаясь в специалиста совсем другого дела.

Журналистика, которая не позволяет журналисту оставаться журналистом, которая сужает поле его деятельности, знаком, прикладывая палец к губам, то и дело призывая его говорить тише, чтобы, не дай бог, кого-то ни разбудить, — это уже не журналистика. Во всяком случае, она не может считаться умственно и нравственно полноценной.

Но журналистика — не покупатель, который всегда прав.

Все мы знаем, что в последние годы нанесен массированный удар по общественной нравственности, обозначаемый новым термином: дебилизация населения. А кто же его нанес, растлевая отнюдь не только малолетних зрителей, читателей и слушателей? Быть может, организованная преступность, широко использующая открытую трибуну? Или лженаука с ее уклоном в мистику и средневековое варварство, желанный гость многих телепрограмм и изданий? Или кинематограф со своими нескончаемыми убийственными сериалами-близнецами? Да, конечно, отчасти они. Но — по меньшей части. А кто — от большей? Под чьим знаменем объединили они свои усилия? И кто выступил, так сказать, инициатором?

Я ЧТО-ТО ПЛОХО ПРЕДСТАВЛЯЮ, чтобы какой-то высокопоставленный чиновник снял трубку и не терпящим возражения тоном, а может, дружески-ненавязчиво, почти по-братски, посоветовал нынешнему главному редактору газеты или телеканала шире освещать жизнь и деятельность серийных убийц, насильников, маньяков, педофилов, завсегдатаев ночных притонов и игорных заведений... Так сказать, не отставать и от этой жизни. Или, приумножая свой вклад в обесценивание человеческой жизни, давать больше сюжетов про детские суициды, матерей, выбрасывающих на помойку своих новорожденных детей, отцов-изуверов, отправивших на тот свет сразу все свое семейство...
А что за «решение свыше» могло вынудить журналистику становиться грязной сводней, тиражируя адреса и телефоны «дам для утех»? Кто мог дать указание или хотя бы намекнуть ей, сметливой, понимающей все с полуслова, особенно произнесенного вполголоса свыше, что в сложившихся условиях лучше всего воспитывать молодежь — не на лучших, а на худших примерах? Чтобы подрастающее, да и уже подросшее поколение крепче запоминало клички Япончика, Тайванчика, Кумарина, Цапка, деда Хасана и прочих тамбовских и ореховских, чем имена героев войны и труда... Средства массовой информации с головой и как будто не без удовольствия окунулись в этот прежде запретный мир, забыв дорогу к нормальным людям.

Не надо преувеличивать возможности того дела, которому все присутствующие здесь посвятили свою жизнь. Они велики, но не безграничны. Журналистика не может воздействовать на умы и души больше, чем реальная повседневность. Или все-таки может? По крайней мере, соперничать с ней на равных? Возможности журналистики не надо и преуменьшать. В том, что касается влияния на массовое сознание у журналистики, пожалуй, нет достойных конкурентов, кроме жизни.

ЖУРНАЛИСТИКА НИКОГО НЕ УБИВАЕТ. Поодиночке. Не бегает по темным улицам с холодным или горячим оружием, не грабит и не насилует. Поодиночке. Ее не задерживают с поличным при получении взяток, не накрывают в публичных домах или где-то на явочных бандитских квартирах. Она не замечена в пристрастии к педофилии или наркомании. Во всяком случае, ее никогда не привлекали по какому-то конкретному случаю.

Но она, если кого-то и растлевает, то, не мелочась на отдельные случаи, сразу многих, миллионы тех, кто пользуется ее услугами, включив телевизор или открыв газету.

Велик соблазн объяснять все глубинные провалы сегодняшней журналистики исключительно тем, что кто-то мешает ей быть такой, какой она сама хотела бы себя видеть, что власть и только власть не дает ей развернуться, сбивает с праведного пути.

Однако привычная ссылка на происхождение ее весьма значимых изъянов, несомненно, имеющая основание, тем не менее представляет проблему, я бы сказал, односторонне, принижая роль самих СМИ и конкретно тех руководителей, которым было дано вчера и дано сегодня то, что было просто немыслимо каких-то два десятилетия назад — без всякого вмешательства извне определять очень и очень многое в политике и содержании СМИ. И они определяют, исходя из своего железного принципа: СМИ — это такой же бизнес, как и любой другой. И его успешность измеряется обычным для бизнеса показателем — его прибыльностью, чистоганом.

Я хорошо помню то время, когда в газетах и на телевидении развертывалась непримиримая борьба с так называемой «старой журналистикой», где, как вы помните, лучшие материалы посвящались наиболее острым социальным, экономическим и нравственным проблемам, где защита человека от произвола властных структур и конкретных виновников (не обязательно чиновников) становилась ведущей темой.

Помню, как менялись главные герои наших СМИ, как иконизировались достижения, связанные исключительно с материальным обогащением.

Власть смотрела на преображающееся содержание СМИ сквозь пальцы, со скупой на слова благосклонностью, под видом утверждения свободы слова фактически поощряя такие сюжеты. Они же как-никак отвлекали внимание людей от тяжелых и непродуманных реконструкций, производимых в стране, в корне менявших структуру государственного устройства и общественных отношений. Рассчитывала, видно, окрепнув, навести там порядок.

А чудесные превращения в журналистике между тем вершились в основном по воле нового ее начальства — денежного и профессионального, еще даже не ставших владельцами избранных или приглашенных топ-менеджеров, обновившегося или сохранившегося корпуса главных редакторов. На этом «уровне» определялось, что теперь можно, а что нельзя, что нужно, а что не нужно, что «формат», а что «неформат».

ГОРДЫЕ СВОЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬЮ, не контролируемые даже профессиональным инстинктом, тем требовательным и необходимым чувством, которое заставляет редактора и журналиста постоянно чувствовать ответственность за то, «как наше слово отзовется», новоявленные хозяева средств массовой информации быстро освоились в новой действительности. Как раз ощутив отсутствие всякого давления (и даже внимания) сверху, расчетливо вбирая в себя отравленный воздух российской неопределенности.

Журналистику и власть всегда связывали и разделяли непростые отношения. А восходит завязка их романа, имеющего начало, но не имеющего конца, к тем петровским временам, когда журналистика только родилась. Власть к тому времени была уже в возрасте и в силе. И, видимо, на правах всемогущего мускулистого наставника взялась воспитывать журналистику, кнутом и пряником (в основном, кнутом, хлыстом) внушать послушание. Ей не разрешалось, подвергая сомнению полученные указания, «пороть отсебятину», то есть иметь свое мнение.

НО ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЖУРНАЛИСТИКА оказалась с характером, время от времени обретая дерзкие голоса Радищева, Короленко, Аграновского. Зная историю не хуже власть предержащих, она не очень-то охотно признавала за кем-либо право владеть ею, как своей собственностью. Горьких уроков такой практики, при которой в разные эпохи власть, глуша многоголосье журналистики, слышала лишь свой собственный голос, в истории в самом деле набралось предостаточно.

И не следовало бы приумножать их. Тем более, что особенно печален главный урок: игры с журналистикой — это игра с огнем. Ее ни в коем случае нельзя насильственно укрощать, лишать воли, применяя своего рода «психотропные» средства. Ибо усмиренная, затихшая, покорная журналистика для благополучия государства гораздо опаснее непокорной. Лишить ее воли — все равно что обезоружить часового.

СЕГОДНЯ ЖУРНАЛИСТИКА В ЦЕЛОМ, не считая отдельных изданий, очень немногих, такова, какой ей разрешается быть. И спрос с нее самой за ее же судьбу был бы не так высок, если бы не одно немаловажное обстоятельство. А именно: ее саму, в лице ее новых владельцев и топ-менеджеров, назначенных отнюдь не ЦК КПСС, давно не существующим, как раз и устраивало такое положение — полусвободное и полузависимое. Такая она была удобна не столько власти, сколько ее владельцам и топ-менеджерам. Последнее обстоятельство ничуть не менее важно, чем первое.

Я присутствовал у самых истоков этого процесса — когда начиналась создаваться такая хитроумная договорная журналистика. Когда будущие владельцы СМИ, как и другие приглашенные в руководство лица (тогда среди них еще могли оказаться случайные люди), нащупывали вариант существования, позволявший им, не отравляя отношений с властью и бизнесом, а как раз укрепляя их, самим становиться неотъемлемой частью довольно прибыльной сферы бизнеса, прибыльной, если не для издания и программы в целом, то хотя бы для руководящего состава.

Тогда главный редактор той или иной газеты (а во множестве изданий пышно расцветала реклама, в том числе, печально знаменитого впоследствии МММ), мог получать уже не в два-три раза больше, чем ведущий спецкорр, как это было в советские времена, а в сто-двести раз больше. Причем трудовой коллектив, формальный, по сути, учредитель СМИ, не посвящался в такие тонкости внутриредакционной жизни. Благосостояние, доходы новой верхушки, определявшей политику и содержание средств массовой информации, скрывались за словесной завесой туманных уставов, за восторженными декларациями, воспевавшими торжество «подлинной демократии».

Именно в «лихие 90-е» исчезли со страниц ведущих изданий, с экранов телевизоров и из радиопередач опостылевшие, по мнению некоторых наиболее раскрученных участников медийного пространства, будто бы навязшие у народа в зубах прежние герои — рабочие, инженеры, колхозники, ученые, космонавты. К чему все шло, теперь хорошо видно.

МЕНЯ ПОРАЗИЛО НЕДАВНЕЕ ЕДИНОДУШИЕ ПРЕССЫ И ИНТЕРНЕТА по поводу возвращения звания Героя труда. В этом увидели возвращение в советские времена, когда в пример другим ставили дутых официальных маяков — доярок, строителей, шахтеров, хлопкоробов... Но если не зацикливаться на действительно имевших место пропагандистских трюках, то разве в самом приобщении к клану выдающихся современников совершенно забытых в наши дни людей труда действительно есть что-то ущербное и противоестественное?

К слову, если мы говорим сегодня о необходимости возрождения журналистики, то отнюдь не имеем в виду возвращение к той, что была в советское время. Не дай нам бог мечтать об этом. Но мы имеем в виду именно те ее образцы, которые и в условиях жесточайшей, в сущности, партийной цензуры, только казавшейся бескровной, создавали ей в обществе думающих читателей высокий авторитет, рождали у миллионов читателей твердую надежду на то, что печать, средства массовой информации способны противостоять удушающей мысль идеологии, насаждавшимся в стране нравам — единомыслию и бесправию.

Характерный штрих уже нового времени — самыми успешными в материальном выражении оказывались именно те телевизионные каналы и те издания, которые вносили наибольший вклад в растление душ. Выходит, не только иные из нынешних финансовых воротил, но и некоторые СМИ делали деньги фактически на крови, на растлении нации, на попрании культуры. Они сыграли видную и пока еще недооцененную роль в нелегкой и бескомпромиссной борьбе за общественную безнравственность.

Многие принадлежащие Частным лицам СМИ претендуют на то, что они, в отличие от государственных, истинно независимы и борются с несправедливостью, со всем, что отравляет жизнь, думая при этом исключительно об общем благе. Но, понятно, что позволить себе иметь собственные СМИ могут лишь те, кто приобрел состояние в годы становления нового строя в России. Это очень разные люди, по взглядам и целям. Бескорыстных, готовых забыть о себе, когда есть возможность не забывать, — единицы.

Все они многое получили, но не все — на что рассчитывали. Хотят большего. Они борются за «большее» разными способами. Некоторые и таким, довольно экзотическим — под видом независимости подконтрольных им СМИ. Они якобы не вмешиваются в деятельность «прессы», предоставив ей полную свободу действий. Но кто платит, тот может и не заказывать музыку. Располагая всеми рычагами влияния, от материальных до кадровых, он «всего лишь» внимательно следит за той музыкой, которую заказывают «его журналисты», и не впрямую, а, например, играя на кадровой политике, без лишних слов требует сменить пластинку.

Общее положение СМИ в особо тяжелые обстоятельства ставит ту журналистику и тех журналистов, которые более всего привержены истинным понятиям чести и совести. Последовательно отстаивая демократические принципы и нормы профессиональной этики, не позволяя себе приемы желтой прессы, не печатая на своих страницах заказных статей, дорогостоящего компромата, ни одному изданию в сложившихся условиях не выбиться в число финансово благополучных. Печальная правда текущего момента.

Здесь уместно напомнить, что Союз журналистов России, его руководство, весьма последовательно, вне зависимости от погоды на дворе, всегда отстаивало позиции демократической прессы, неизменно выступало за качественную честную журналистику, что у всех нас, думаю, не может вызывать иных чувств, кроме одобрения и симпатии.

Условия, в которых существует журналистика, сложны и неоднозначны. Они сопряжены с серьезными потерями, которые несут и общество в целом, и журналистика в частности. Да и власть немало теряет, когда строит отношения с журналистикой по устаревшей схеме. Ибо неподкупная журналистика оппозиционна власти лишь в той мере, в какой власть оппозиционна правде.

Чуждая властным амбициям, независимая журналистика не прячет своих мыслей и откровенных, не ангажированных оценок. Она в отличие от оппозиционных партий и политиков не приберегает свои наблюдения и выводы на некий решающий предвыборный период. Или на ту пору, когда власть ослабеет настолько, что ей уже не запретить никому говорить в лицо самые неприятные вещи. Честная журналистика правдива не «по ситуации» и не из корысти. Не от случая к случаю, а ежедневно. Для нее правда — ее дыхание. Не средство политической борьбы, а естественный способ существования.

И журналисты, лучшие из них прежде всего, дорого расплачиваются за свое существование в стесненных условиях свободы самовыражения. Это хорошо известно по советским временам. Расплачивается принуждением постоянно держать себя в узде, молчать о том, о чем сказать, быть может, больше всего хотелось — в интересах общества, страны, да и в своих собственных интересах. Да, и в собственных интересах тоже.

Случайно ли среди тех, кто известен своей беспринципностью и угодливостью, истинно талантливых людей почти не остается? Дар, если и был, в таких случаях уходит безвозвратно, не оставляя адреса. Талант в любом деле, и журналистика не исключение, не является однажды и на всю жизнь данной человеку постоянной величиной. Величина меняется в зависимости от того, как с ним обходятся — он может набирать силу, а может и терять ее, может развиваться и крепнуть, а может усыхать и хиреть, порой, довольно стремительно. Его утрата — расплата, суровая кара. Талант — создание неуживчивое. Он задыхается вне правды и искренности.

Я знал многих одаренных журналистов, которых погубило излишне усердное служение тем или иным лицам и обстоятельствам.
Наша профессия не мстительна, но корысти и фарисейства своим служителям она не прощает.

Талант — богатство, которым наделяет человека не расположение начальства и не спонсор, а природа. И не от спонсора зависит его размер, состояние и сохранность. Это тоже собственность, но не скажешь, что прежде, да и теперь она священна и неприкосновенна. Природа наделяет талантом, но не занимается его реализацией. Этим богатством пользуются разноликие заказчики, желающие в конце концов погреться у того пламени, которое разгорается от божьей искры журналиста.

Для него же самого, вынужденного думать о себе, о семье, о благах уходящей жизни, готовность услужить кому бы то ни было нередко кажется не просто соблазнительной, но и лестной. Но когда мы ужасаемся тому, как низко падает в обществе уважение к журналистике, каждому следует прежде всего оглянуться на свой путь. И оценить свой персональный вклад в эту общественную драму.
А то, что так невысок сегодня авторитет нашего дела, нашей профессии — настоящая драма. Советское время обольстило и обокрало многих талантливых журналистов, лишив их возможности реализовать свои способности, разговаривать с обществом в полную меру своего дарования.

Не хотелось бы, что бы и при новом порядке вещей продолжало расти число искусственно приглушенных голосов.

Альберт Плутник


"Журналистика и медиарынок", № 05, 2013


 

ЖУРНАЛИСТИКА И МЕДИАРЫНОК: НАШИ АВТОРЫ

Светлана Макаренко, газета «Крымские известия, Республика Крым
Для себя решила: моими героями должны быть люди, делающие открытия, которые меняют нашу жизнь к лучшему. Люди, которые уверены, как Константин Циолковский, Что «невозможное сегодня станет возможным завтра».