Журналистика и медиарынок

Я не буду делиться опытом. Я поделюсь с вами отсутствием опыта. Дело в том, что сразу после съезда Союза журналистов России в стране произошла революция, вероятнее всего, незамеченная широкой общественностью. 20?го апреля Президент России Владимир Владимирович Путин подписал указ о создании общедоступных региональных каналов во всех регионах России, создание которых поручено ВГТРК.
Речь идет о полноценных телекомпаниях в каждом регионе России, с круглосуточным собственным вещанием.
Как это будет происходить, к сожалению, никто не знает, вплоть до Президента Российской Федерации. Но уже сегодня каждый из нас стоит перед проблемой: что это означает для профессионального сообщества?

Фото: Сказки на ночь. Богорад Виктор. cartoonbank.ru

Ульяновская область — я думаю, не только она — на уровне правительства уже около полугода решала вопрос о создании некоего регионального канала, механизм формирования которого и, главное, перспективы финансирования оказались на тот момент никому не ведомы и не определены даже на уровне идеи. До указа Президента не нашлось адекватного перспективного решения, которое ответило бы на ключевой вопрос: кто будет платить за этот весьма дорогостоящий проект?

ТЕПЕРЬ СТАНОВИТСЯ ОЧЕВИДНЫМ, что платить будет государство. А значит, и телевидение регионов, о скорой смерти которого поговаривают в связи с развитием Интернета (как и печатных СМИ), получает весьма ощутимый шанс выжить в новом качестве. Как ни парадоксально, но и для всей региональной журналистики это событие создает ощутимые перспективы. Я категорически не согласен с коллегами, которые говорят о том, что журналистика в традиционном виде умирает, что печатная пресса исчезает, телевидение сдает позиции под влиянием Интернета. В коммуникации механизм исчезновения совершенно иной — исчезают устаревающие носители: — компакт-диски, виниловые пластинки, восковые таблички, но содержание остается, какая бы совершенная технология ни приходила на замену старой. Тем более, не умирают социально-коммуникативные системы и их содержание.

Журналистика — мировой системообразующий базис, который всегда вольно или невольно формировал наше мировоззрение. Журналистика участвовала в формировании общественного сознания в тоталитарном обществе — под влиянием власти и идеологии, формировала и в обществе свободном — под влиянием здравого смысла и естественных социальных интенций. Разумеется, сейчас журналистика вынуждена адаптироваться к новым условиям — интерактивности, анонимности, взрыву интереса к «гражданской журналистике», популярности блогосферы и твиттера. Однако, полагаю, пройдут безумные годы увлечения Интернетом, и все встанет на свои места.

Я помню, кстати, что в 1980—90?е годы было модно утверждать на всех научных форумах: «Телевидение — наше все!». Потом на эту тему кричать перестали, это стало даже как-то не интеллигентно и наивно. Стало понятно — телевидение не «наше все», потому что появился Интернет. Разумеется, начали играть с Интернетом и теперь вынуждены переосмысливать все, что происходит в медиасреде, задавая непопулярные вопросы относительно того, «что такое хорошо и что такое плохо». Уже понятно, что очень быстро, за 3—4 года, мы досыта наиграемся в быдло-игры с бесконтрольным Интернетом, так же, как уже пресытились так называемыми рейтинговыми программами в прайм-тайм на телевидении, от которых всех ощутимо тошнит.

Правда, с телевидением такой свободы вранья и придумывания новостей не получается — визуальная доминанта не позволяет врать откровенно, все же надо показывать что-то близкое к истине. А вот в Интернете — пожалуйста. 140 знаков Твиттера вполне достаточно для любой мистификации, в которую немедленно поверят миллионы. Только недавно в Интернете «взорвали» Белый дом и реально обрушили финансовые биржи, до этого похоронили массу вполне здоровых людей, то есть медийно сотворили симулякр, и люди поверили, воспринимая его за истину. Публикация в Twitter мгновенно обретает черты истинного события, критика и желание проверить от факта публикации сильно отстают.

Некоторые авторы, ретранслируя псевдоновость, а среди них были и весьма серьезные коллеги из общенационального канала, полагаю, врать не хотели, они просто торопливо вербализовали смутные слухи, придавая им дополнительный вес. Слава богу, что подходящие видеокадры к сюжету из архива не подверстали. Тем не менее псевдоновость сработала, стала жить сама по себе и множиться в публикациях. Потом, правда, все стыдливо сделали вид, будто ничего не случилось, а финансисты подсчитывали миллионные убытки… Вот в таком мире мы живем.

ПОЧЕМУ Я ГОВОРЮ О РЕВОЛЮЦИИ на телевидении с появлением указа о региональных каналах? Потому что если это произойдет, а я верю, что это произойдет, ситуация может кардинальным образом измениться не только на телевидении. Мы живем в государстве, которое с 1999 года строит телевизионную вертикаль.
В конце 90-х вольная и несколько спорадическая горизонталь телевизионного строительства, когда телекомпании создавались в силу реального потребительского спроса, в силу требования финансовых рынков, в силу информационной или политической конъюнктуры, закончилась.

С 1999 года началось выстраивание жесткой телевизионной вертикали сверху вниз. В стране полностью были уничтожены ГТРК как самостоятельные вещательные и производящие структуры. По сути дела, они превратились в корпункты ВГТРК с большей или меньшей степенью свободы на местах и столь же разнообразным производственным потенциалом. Крупнейшие негосударственные телевещатели объединились в столь же строго вертикально организованные медиахолдинги. Сегодня большая часть региональных каналов переходит в ведение головной столичной структуры (Рен ТВ, например в Ульяновске, поглотил единственный коммерческий канал, как ранее это делали СТС и ТНТ) и теряет творческий и программный суверенитет.

С ИЗДАНИЕМ УПОМЯНУТОГО УКАЗА, по сути дела, возрождается система Гостелерадио СССР, какой она была раньше, поскольку создавать региональные каналы поручено ВГТРК, разворачивая по боевому расписанию «кадрирванные», если такая аналогия уместна, мощности. Хорошо это или плохо? Знаете, можете меня ругать, как хотите, но думаю — хорошо. Я всю жизнь проработал в системе Гостелерадио СССР, и мне было тогда профессионально комфортно. Мне платили деньги за то, что я делал, в общем-то, неплохие программы. Меня ругали, когда я был неправ или оказывался безвкусен. Меня хвалили и премировали, когда программы получались удачными. Что касается цензуры — оставим этот вопрос в покое…

Мы — здравомыслящие люди и прекрасно понимаем, что цензура у нас не в Конституции, а все-таки в голове. И мы свободны только в том смысле, в каком свободен наш главный редактор, который берет для своего СМИ столько свободы, сколько может себе позволить. Но если у государства хватит воли и средств, государственное региональное телевидение будет играть по профессиональным правилам, избегая соблазнов современной морально толерантной интернет-технологии. Именно на региональных ГТРК, кстати, и сегодня сохраняются наиболее жесткие профессиональные требования. Это несколько архаично, но едва ли плохо.

Но почему же я говорю о революции? Тут есть два аспекта. Во-первых, как только телевидение перейдет на цифровое вещание, станет заполнять мультиплексы, возникнет очень интересная ситуация — закончатся споры: какое телевидение выживет, а какое не выживет, потому что выживут, в принципе, все, кто способен производить качественный контент. Закончится диктат метровых каналов, которых только пять в этом диапазоне и на которые невозможно пробиться. Закончится диктат безумно дорогих и почти недоступных лицензий на право вещания! Закончится диктат ОРТПЦ. И начнется полная свобода распространения собственных программ в почти неисчерпаемом пространстве доступных цифровых каналов.

А что в этой полной свободе будет играть главную, определяющую роль? Контент и только контент. Указ четко прописывает ВГТРК привлекать к наполнению канала местных вещателей и авторов контента. Иначе 24 часа собственного вещания обеспечить невозможно. Когда система заработает и начнет потреблять производимый нами контент — мы перестанем гордиться собой на пустом месте и кричать, какие мы гениальные, а ничего не производим, поскольку у нас нет вещания и нет канала. Будет вещание и будут каналы.

Поэтому уже сейчас настало время делать хороший контент, про запас или для тренировки, отрабатывая все этапы производства, поскольку третий мультиплекс, куда войдет общедоступное региональное телевидение, придет скоро, через несколько лет. И вот тогда не надо будет уговаривать федеральные и региональные каналы показать вашу программу или фильм — каналы сами будут искать авторов и предлагать им размещение. Как это делает сегодня Общественное телевидение России.

ВТОРОЙ АСПЕКТ РЕВОЛЮЦИИ, как уже было сказано, — кто будет за это телевидение платить? А платить, судя по всему, будет государство. И в этом нет ничего плохого или зазорного. Качественная пресса во всем мире в той или иной степени датируется государством. Рейтинговый низкосортный продукт, напротив, охотно покупает масса. «Пипл хавает» — циничная, но весьма недалекая от истины профессиональная максима. При этом логика рейтинга очень простая — чем больше мы будем давать зрителю низкопробного, но привлекательного, тем с большей охотой он это покупает, повышая рейтинг. Цепная реакция потребления.

Если сегодня мы будем показывать «Дом?2» без купюр по всем каналам и говорить при этом, что это нормально — завтра массовый зритель станет смотреть с большим удовольствием порнографию. Падение вниз по шкале нравственности остановить естественным путем практически невозможно. Европейская толерантность за 46 лет узаконила гомосексуальную ориентацию, сделав ее социальной нормой, забыв про тысячелетнюю христианскую мораль. Это произошло постепенно — шаг за шагом. Теперь ждем легализации педофилии, зоофилии и прочих толерантно востребованных «…лий».
А телевидение в этом смысле — модель общества, люди охотно купят то, что им продают под видом нормальности, вытаскивая из-под морального плинтуса все, что считалось раньше непристойным, и гигантские рейтинги обеспечены.

А вот за хорошее телевидение надо платить. И если государство имеет еще толику здравого смысла, то наряду с квотами на сигареты, водку и прочие излишества, оно введет на телевидении и вообще в СМИ квоту на культуру. Если каждый, открывающий частный канал или частную газету, будет иметь квоту: «15% отдай качественной культуре, иначе мы тебя закроем» — вот это будет хорошо и правильно. Так делается во Франции, например, где вы в кафе практически не услышите американской музыки, а в кинотеатрах квотируются иностранные фильмы.

Они вынуждены были спасаться, когда в 1960-е годы Голливуд своим качеством и ценой почти уничтожил мировой кинематограф, а эстрада — национальную музыку. Тогда французы приняли решение: французская музыка должна звучать по квоте 75%, а оставшиеся 25% — пожалуйста, иностранная. Французские фильмы должны показываться в кинотеатре по квоте 43% (в Италии — 21%, в Великобритании и Австрии — 16%.), а все остальное — пожалуйста. Государство взяло на себя ответственность за сохранение национальной культуры.

В этом смысле логика простая — государство умное берет на себя правильную, но обременительную ответственность за формирование нравственных и культурных установок, воспитание общества, государство недальновидное ничего на себя не берет. Поэтому после упомянутого указа есть все основания полагать, что программы будущего общедоступного регионального телевидения на базе ВГТРК будут свободны во всем, кроме извращения вкуса, профессионализма и здравого смысла.

И ПОСЛЕДНЕЕ. Если упрощать, то существуют три концепции телевидения. Первая концепция — это общественное телевидение, за которое платит народ, общество по добровольному согласию. У нас она, похоже, не сработала. Практика показала, что мы не будем платить за телевидение, как бы не хотели этого власти, мы к этому решительно не готовы. ОТР дали денег из бюджета. Анатолий Лысенко, гениальный организатор и мастер своего дела, при всем этом сейчас ждет сентября-октября, когда закончатся два с чем-то миллиарда государственных средств, и объявляет общественную подписку, которая, судя по всему, тоже не работает. А когда деньги закончатся, что будет дальше — он и сам не знает, это признание публиковали многие СМИ.

ВТОРАЯ КОНЦЕПЦИЯ — это государственное телевидение. Это СССР, Китай и те страны, у которых есть деньги и воля эти деньги тратить по принципу: «Что мы скажем, то и будет!» Вспомните советское телевидение, оно было плохое? Нет, оно было хорошее, потому что люди, которые им руководили, все-таки имели здравый смысл, вкус, достоинство и честь. И они понимали, что телевидение — важный фактор формирования общественного сознания. Интересно, что и сегодня никто не декларирует потребность в массовом воспитании быдла, напротив, декларируется формирование культурного пространства, воспитание нормального человека.

Правда, государство совершенно забывает, что такого человека растить трудно. Тяжело воспитывать ребенка с нравственными и эстетическими базисами, трудно заставлять его посещать классические концерты, насильно водить на оперы и в балет, когда он кричит: «Мама, я не пойду в эту оперу!», объяснять, что «тети и дяди там поют и танцуют, и это очень красиво. Сходи и посмотри, тебе обязательно понравится». А через 10 опер и балетов он действительно станет смотреть их с удовольствием. Вот так телевидение СССР приучало общество к музыке, театру, кинематографу, хорошей эстраде. Китай необыкновенно успешно реализует проекты образовательных телеканалов, сетью которых охвачена вся страна. Избирательное, конечно, воздействие, зачастую с излишней пропагандистской накачкой, но все же не «Дом-2» и не «Окна»…

ТРЕТЬЯ КОНЦЕПЦИЯ — это коммерческое телевидение, и с ним теперь уже все понятно. Коммерческое телевидение в России практически на 98% показало, что в погоне за рейтингом, оно не остановится ни перед чем, тем более не станет учитывать такую мелочь, как нравственное здоровье общества. И они не виноваты, они просто делают то, что с них спрашивают, и показывают то, что продается, стыдливо пряча остатки своей интеллигентности и вкуса в виде шедевров мирового кино далеко за полночь. А в целом, позиция простая — продавать то, что зритель хочет больше всего. Если продается вранье — значит, так тому и быть.

Американцы и вообще Запад в этом смысле практичней. У них существуют жесточайшие внутренние зоны этического и профессионального контроля. Например, в Америке журналисту открыто пойти и наврать нельзя ни при каких обстоятельствах — профессиональное сообщество его выбросит из профессии навсегда. Классический пример — кризис «Нью-Йорк таймс» 2003 года. Это канонический пример бескомпромиссного корпоративного самоконтроля. Журналисты-коллеги уличили одного из ведущих репортеров «Нью-Йорк таймс» Джейсона Блэра в фабрикации статей и плагиате. Сами репортажи ранее сомнений не вызывали, они были качественные, внешне привлекательные и в них была, в принципе, даже правда. Но Блэра уличили в том, что статьи сфальсифицированы.

В «Нью-Йорк таймс» потратили несколько месяцев на то, чтобы провести анализ и изучить все его репортажи, и один номер газеты почти полностью содержал опровержение тех материалов, которые опубликовали за несколько лет. Более того, читателей призвали самих проверить материалы Джейсона Блэра за те три года, которые он публиковался в газете. Главного редактора тогда спросили: «А вы не боитесь потерять читателей?», на что он ответил: «Нет, я думаю, что я приобрету читателей». Практика показала, что так и произошло. Это классический пример профессионального, цехового саморегулирования, когда безжалостная корпоративная честь уничтожает врага.

А КТО НАШ ВРАГ? Наш враг — это тот, кто вместо информации, которую мы продаем — мы же производим информацию, — продает псевдоинформацию, продает вранье, продает туфту. «Туфта» — это ювелирный термин, то есть очень похоже на ювелирное изделие, но подделка. Понимаете, какая штука? И вот если мы с вами когда-нибудь придем к такой системе саморегулирования, тогда журналистика не умрет. Я верю в это, поверьте мне. Все будет хорошо, но просто надо переждать это сложное время.

И я очень надеюсь, что у нашего государства хватит денег и здравого смысла на то, чтобы выдержать это кризисное время, этот «кассовый разрыв» между долгом и желанием заработать, чтобы выжить. И дать нам возможность лет через пять-семь жить и работать так, как должны жить и работать настоящие журналисты, выйти из рабства рейтинга и потребительской толерантности. Мне кажется, что возрождение государственного телевидения в регионах такие условия может создать, а значит, идея мне нравится. Поэтому я и говорю о революции.

"Журналистика и медиарынок", № 06, 2013